1812: противостояние |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » 1812: противостояние » Напрасно мирные забавы » Сомнения и тревоги Федора Константиновича
Участники: Елена Оболенская, нпс: Карпов Федор Константинович, Карпова Анна Савельевна
Время и место: Начало марта 1806 года. Санкт-Петербург.
Дополнительно: События, развивающиеся после эпизода "Не ты, но судьба виновата была ...." (с)
Отредактировано Елена Оболенская (2017-08-08 23:06:47)
Федор Константинович с неодобрением посмотрел вслед молодому человеку. Хоть и являлся тот представителем одной из самых состоятельных и знатных фамилий, хоть и носил титул и обладал немалым состоянием, хоть и пользовался большим влиянием в свете, но, тем не менее, чем-то этот вылощенный тип ему не нравился. Не нравилось абсолютно все, от тщательно расчесанной и надушенной шевелюры до кончиков навощенных до зеркального блеска туфель. Скользкий франт - так окрестил его про себя Карпов, и мрачно хмурился, только сейчас переварив и осознав легкий намек, скользнувший в гладкой, точно отполированной, речи этого умника. И довольно ощутимый холодок, с которым тот попрощался. Впрочем, наверное, следовало за последнее выругать самого себя, все же высказался он напоследок так тяжеловесно, что это и впрямь могло бы считаться за неучтивость, но все же...
Ох, до чего же тесно было в этих рамках, в которых не так сформулированная фраза, или не с того угла брошенный взгляд уже могли считаться дурным тоном.
Впрочем, собственные манеры его не беспокоили, положение в свете у него было хоть и весьма среднее, но стабильное, а вот эта история... чем дальше, тем больше его одолевало ощущение чего-то очень гадкого, скользкого, хотя сформулировать свою мысль он бы не смог. А при попытках взглянуть на дело объективно - что он мог противопоставить безусловным плюсам Чернышова? И молод, и богат, и положения высокого, и перспектив на будущее самых блестящих, и в скандалах не замечен, и холост в конце-то концов. Чем плохо его внимание в отношении Элен? Ведь, если отвлечься от той неприязни, которую он безочетно испытывал, то кандидатура на руку Элен самая блестящая!
И все же, что-то тут было не то, словно слишком уж лощеная внешность и галантные манеры говорили о том, что под этой блестящей оболочкой непременно должна скрываться какая-то ловушка.
Но какая? И не дал ли Чернышов почувствовать ее? У Карпова было ощущение, что дал. И что в их разговоре, где-то мелькнул намек на угрозу, хотя ни тон ни слова ее вроде бы не содержали.
Карпов тяжело переступил с ноги на ногу, словно застоявшийся слон, вздохнул, и отправился наверх, в комнат- у дочери, ломая по пути голову. Надо бы поговорить с девочкой. Но как и о чем? Тонкие, ох тонкие это материи, да и не разбирался он в них никак, ну почему супруга не могла этого сделать сама! Ведь женщинам такие беседы даются куда легче. Да какое там, если сама от этого хлыща без ума!
От этих мыслей легче не становилось, а с каждой ступенькой неуверенность вкупе с раздражением все росли. И когда он, наконец, постучал в комнату дочери, и на приглашение, вошел, то был хмур и расстроен, хоть и старался не показать виду.
- Ты не занята, Леночка?
Музыкальные экзерсисы надолго заняли Элен, но вовсе не из-за усердия, а потому, что ее мысли постоянно уносили ее подальше от новых нот и от клавиш своего фортепиано. От вчерашнего недомогания не осталось и следа, но необъяснимое чувство стыда осталось. Ей нравилось думать о Чернышове, о его сестрах, о том, как они все любят друг - друга и как Александр Павлович одинок, скучая без них.
Пальцы машинально перебирали клавиши, а сама она любовалась присланной ей орхидеей. Диковинный цветок был поставлен в воду и теперь занял место на фортепиано.
- Феня! – Приоткрыв дверь в коридор Елена Федоровна позвала горничную.
- Здесь я, барышня, чего желаете? – живо отозвалась горничная из комнаты напротив, где занималась починкой разного белья.
- Фенечка, спустись вниз, посмотри, кто к нам приехал, только чтобы тебя не заметили, - торопливо попросила Элен, пока никто не увидел их.
- Я постараюсь, барышня, - девушка согласно кивнула и поспешила вниз. Ей и самой было любопытно, а тут вот ей барышня и сама велела, значит и посмотрит и подслушает она уже не по своей воле, а по воле хозяйской дочки. Одним грехом меньше, прости, Господи.
Отослав Феню вниз, Элен немного успокоилась и в следующие полчаса усердно разучивала новые ноты, чтобы вечером сыграть маменьке в гостиной.
Как же Элен была рада возвращению горничной! Она едва усидела на месте, чтобы не побежать ей навстречу. Нет, нельзя было выдавать так свой интерес.
- Барин приехал, - важно сказала Феня, пряча кисти рук под фартуком.
- Да что за барин, Феня, разве ты не узнала?
- Молодой граф это. Тот, что часто ездил к вам с маменькой. И который собаку странную вам подарил, - затараторила Феня, забыв фамилию графа. И вроде простая фамилия, а вот забыла. Чернушкин? Да разве у графов бывают фамилии как у грибов. Чернушек в конце лета полно, да по началу осени. Идешь, бывало по тропке, а вдоль нее чернушек, хоть в подол собирай. Да кто этих графов разберет, может фамилия у них такая оттого, что чернушки любили или грибов у них росло этих, хоть косой коси.
- Граф Чернышов? – уточнила Элен, чувствуя, как кровь прилила к ее щекам.
- Правда ваша, барышня. Он самый. С барином нашим в комнате сидят. Толкуют негромко о чем-то.
- Да. Спасибо, Феня. Должно быть граф по делам к папеньке приехал. Можешь идти.
Элен поспешила отослать горничную обратно, чтобы дать волю своим мыслям и чувствам. Он приехал! Приехал! И говорит с ее отцом! Сердце Елены билось часто часто, как пойманная птичка в силках. Ей так хотелось, чтобы это было правдой и одновременно она этого боялась. Боялась, сама не зная почему. Что ей все эти разговоры, если она обвенчана.
Она уже складывала ноты в папку, когда в дверь постучали и за дверью послышался голос отца, спрашивавшего позволения войти.
- Да, да, конечно! - поспешила откликнуться она, еще не зная рада она сейчас видеть папеньку или нет, хочет ли знать просил ли Чернышов ее руки или лучше не знать и не тревожить себя этим.
- Что случилось, папенька? – участливо спросила Елена, делая шаг навстречу отцу. Она заметила, что тот расстроен, хоть и старается это скрыть. Может от Алексея дурные вести или сестра ее Софи заболела?
Ох, ну вот. Собрать разрозненные мысли сейчас, стоя лицом к лицу, под этим участливым, встревоженным взглядом дочери, было даже труднее, чем в одиночестве, в пустой гостиной. "Ох, ну зачем я в это полез, пусть бы Анна Савельевна этим всем занималась, ведь такие тонкие материи же по женской части!" - взвыло в мыслях, но было поздно. Впрочем, прекрасно понимал, что влезть все-таки было надо. При попустительстве Анны Савельевны к этому вылощенному красавчику, дело могло приобрести нежелательный оборот. Надо было все-таки самому, хотя и совершенно не знал, как приняться за дело, и ощущал себя неловко, как дровосек на светском рауте.
Впрочем, ее вопрос давал минутную передышку от раздумий, и какую-то возможность перейти от обычного "нет, ничего особенного" к тривиальному "нам надо поговорить", чтобы в дальнейшем...
У него стало кисло во рту. Именно таким вот образом и имела обыкновение говорить его дражайшая супруга, и от это сочетание слов "нам надо поговорить" он ненавидел всеми фибрами души. Особенно еще потому, что произносилось оно либо загадочным полушепотом, либо с нахмуренным лбом, либо с подчеркнуто-официальными интонациями, даже если предмет последующего разговора оказывался сущим пустяком. Даже более - чем более пустячным был повод, тем более важным голосом озвучивалось это треклятое предисловие. И еще всегда раздражало, почему нельзя говорить без обиняков. Он притянул к себе дочь, коснулся губами ее лба, и опустился на софу, усаживая ее рядом.
- Только что приезжал граф Чернышов. - начал он без предисловий - И разговор с ним оставил у меня довольно неприятный осадок.
Вот теперь бы еще сформулировать - почему именно этот самый разговор этот самый осадок оставил. Поди попробуй, коли даже в мыслях его сформулировать не получается.
- Видишь ли в чем дело, милая. Твое вчерашнее нездоровье ведь не самого естественного происхождения, думаю, ты сама об этом догадываешься? - он вперил в дочь полувопросительный полуутвердительный взгляд. - Это был результат воздействия крепких напитков, проще говоря, ты попросту опьянела, и я, естественно, желал знать, почему. Ведь ты никогда не пила ничего, крепче легкого вина или шампанского, и никогда не впадала в такое состояние, откуда тебе знать, что это такое, но я-то знаю! А, коль скоро от нас ты отошла совершенно трезвой, а пробыв какое-то время в его обществе вернулась в столь плачевном состоянии, я думаю, тебе пока не стоит с ним видеться. По крайней мере, пока я не уясню для себя некоторые детали.
Он мягко погладил руку дочери, которую все еще держал в своих руках, стараясь говорить как можно мягче.
- Дорогая моя, я ни в чем тебя не упрекаю, ты, главное, об этом не забывай. Мое главное желание - выяснить ситуацию, чтобы оберечь тебя от некоторых нежелательных последствий. Ты, пожалуйста, помни об этом, и, прошу тебя, будь со мной откровенна. Скажи, что было после того, как вы отошли от нас? Полагаю, он угостил тебя чем-то, чего ты ранее не пробовала, верно? Можешь рассказать мне? Прошу тебя.
У Элен не было никакого «трагического предчувствия», как часто пишут в романах, когда она садилась рядом с отцом на софу, но после упоминания имени графа не последовало слов, что Александр Павлович приезжал просить ее руки. А она в душе надеялась, что после вчерашнего вечера, граф приехал именно с такой целью. Но почему же pеpе недоволен разговором?
Она почтительно слушала отца, не пытаясь и не смея его перебить. Тактичнее слов, которые сейчас говорил ее отец, и представить было сложно, но Елена чувствовала, что у нее на глазах наворачиваются слезы и она не согласна с отцом. Она готова защищать Александра Павловича от напрасных обвинений.
- Нет, рере, граф Чернышов не делал ничего дурного. Он показал зимний сад, который любила его grand-mère. Рассказывал о растениях и садовнике, который ухаживал за цветами, показал беседку, которую сами построили его сестры.
Элен умолчала о том, что какие подробности тогда рассказал Александр Павлович о бабушкином увлечении оранжереей. Она знала, что это не понравится отцу, который и так сердит на Чернышова. Как не скажет и о том поцелуе в беседке.
- Его сестры очень любили зимний сад и свою беседку. Они придумали даже как вызвать слуг туда, если что-то нужно. Граф показал это. Он дернул за шнур и вскоре лакей принес два бокала шампанского. Я не видела причин отказываться и сделала несколько глотков.
Елена сейчас не помнила уже, выпила ли она все шампанское или действительно сделала всего пару глотков. Она вспоминала чарующий голос Чернышова, его признания в любви, его прикосновения к ее руке, свою радость от того что любима им и свою печаль от того, что позабыта другим. Что было дальше она не помнила, помнила лишь, что когда они вышли из оранжереи, у нее кружилась голова, а граф был очень встревожен, что ей стало дурно от влажности воздуха и запаха цветов.
- Мне нечего скрывать от вас, ни от маменьки. Мне стало дурно, у меня закружилась голова, но Александр Павлович сказал, что это от влажности и ароматов цветов, хоть двери в сад и не были закрыты. А Варенька…
Тут Элен прикусила язычок, понимая, что зря упомянула подругу. Вареньки же не было с ними. Ее подруга предпочла общество Ожарова. Ах! Если она сейчас все расскажет отцу, то навлечет беду не только на себя, но и на Варю.
- Но почему у вас остался неприятный осадок от беседы с графом?
Элен пожала руку отца, чувствуя, что ее пальчики дрожат от волнения, а к щекам приливает румянец. Неужели она была вчера пьяна? О, Мадонна! Пресвятая Дева! Как же она теперь появится в свете без того, чтобы при ее появлении не шептались и не смотрели в ее сторону с осуждением, а еще хуже того – с сожалением или снисходительностью. Если такое случится, то она попросит родителей уехать из города. В Москву или к тетке в подмосковное имение. Куда угодно, лишь бы быть предметом сплетен или скандала.
Всего только бокал шампанского? Федор Константинович нахмурился. Шампанское, хоть и было новой и дорогой редкостью, все же Элен доводилось пить не раз, благо, даже несмотря на войны с французами (а может как раз именно и благодаря им), модное шипучее вино прочно вошло в перечень непременных атрибутов для великосветских раутов. Хотя сам он его терпеть не мог, у него от этого пойла щекотало в носу, а к вечеру непременно случалась изжога. Верил он дочери безоговорочно, и теперь оказался в полнейшем тупике. Как такое могло быть, от нескольких глотков, да, в конце концов и от целого бокала, да и от двух тоже - ее бы не развезло так, как он мог наблюдать вчера. Выходит, этот лощеный красавчик что-то подмешал в бокал? Хоть и звучало это даже в мыслях почти фантастически, вспоминая сегодняшнюю улыбку Чернышова, явную насмешку в его глазах и скрытую угрозу в казалось бы вежливых формулировках - он вполне склонялся к тому, чтобы в это поверить.
Он уже хотел повыспросить - не показался ли ей вкус напитка каким-то необычным, хотя сам понимал, что вопрос глупее некуда - не так уж часто Элен пробовала шампанское, чтобы разбираться в том, какой у него вкус обычный а какой нет, как вопрос дочери поставил его во второй тупик.
Почему оставил осадок. Самому бы разобраться, черт его подери.
Федор Константинович вздохнул, и опустил взгляд на ладошку дочери в своих руках.
- Понимаешь, Леночка, я не очень поднаторел в этих светских беседах, когда говорят одно, подразумевают другое, думают третье, а потом за глаза пересказывают четвертое. Сама ведь знаешь.
Он глянул на нее почти виновато, и неловко передернул ечами.
- Было что-то во всем его тоне. В голосе, в словах. В глазах в конце концов. Как будто он кот а я мышь вздумавшая потребовать у него объяснений по части кражи сметаны. И знаешь, голос такой ласковый, а глаза едкие-едкие, да насмешливые. Я думал он смутится от моего вопроса. Ведь дал же понять, что я не дурак какой, что все понял, и в общем, могу закрыть на это глаза, ежели случилось это по недоразумению, или случайности, или еще по какой причине. Думал смутится, и даже если не признается, то даст понять, что все понял, учтет, и более этого не повторится. На том и разговору был бы конец, что ж я зверь какой тебя от молодого да знатного молодого человека прятать, коли намерения у него в отношении тебя честные. Ан дело по-другому пошло. Он... - Федор Константинович замялся. Снова и снова припоминая в мыслях детали разговора, ехидный взгляд Чернышова, и безукоризненную мягкую вежливость его слов, таящих в себе отвратительный намек - он все более и более убеждался, что в его речи было отнюдь не смущение, признание или покаяние, а искусно завуалированная, но вполне угадываемая угроза.
- Он сказал, что тоже заметил этот факт. И как хозяин дома сделал все возможное, чтобы скрыть его от общества.
Снова не то. Ну как дать понять дочери, что именно он почувствовал в его словах? Какие в конце концов у него доказательства, против этого молодого человека? Что ему какой-то намек почудился? Допустим, а как это сформулировать? И главное, как доказать? А если не говорить, то сейчас, даже в его собственных словах, Чернышов выглядит вполне пристойно. Но добавить этот жуткий намек на то, что теперь репутация Элен полностью в его, Чернышова, руках, вслух он не мог. Просто язык не поворачивался.
- Мне это не понравилось, Элена. Совсем не понравилось. - продолжил он осторожно. - Если забирал он тебя от нас совершенно трезвой, а вернул в таком вот виде, ему следовало бы дать некие объяснения, ты не находишь? - впервые в голосе Федора Константиновича проскользнула досада. - Объяснения и, если на то пошло, извинения, ведь отправляя тебя с кем-либо, мы поручаем тебя чести и ответственности этого человека. А в его ответе, вместо малейшего намека на эту самую ответственность оказалось чуть ли не встречное обвинение, дескать да, вы знаете, положение очень неприятное для дамы, но вы же видели, я сделал все, чтобы его скрыть. То есть я оказался ему, как бы, еще и обязан. А ведь напоил-то тебя он сам, одному лешему ведомо, что было в том бокале окромя шампанского. Понимаешь?
Элен от смущения и растерянности не смела посмотреть в глаза отцу, и все ее внимание сосредоточилось на вышитой гладью подушке. Розы вперемешку с незабудками были ничем не примечательны, кроме того, что были вышиты ее матерью теми вечерами, когда та принимала гостей, дабы показать всем, какая она рукодельница. Канва постепенно оживала красками, а когда вышивка была закончена, то Анна Савельевна критически оценив результат, решила, что в парадных комнатах она не подходит по стилю, а вот в жилых будет очень уместна.
«Как он может так говорить о нем?!» - с горечью думала Элен, рассматривая неровные стежки. «В его голосе, в его словах столько искренней нежности и заботы! А его глаза! Ах, папенька, если бы вы его видели тогда!»
- Может он случайно перепутал бокалы? Или слуга принес что-то не то, – неуверенно предположила Элен, виновато посмотрев на отца.
- То вино немного горчило и обжигало слегка горло, но тогда я думала, что это всего лишь другой сорт. Зачем же графу угощать меня чем-то плохим?
Сейчас она припоминала, что Чернышов просто дернул за шнурок и появился слуга, будто заранее знавший, зачем его пригласят. Никаких распоряжений граф не давал слуге. Тот сам принес бокалы уже наполненные шампанским. Вчера ей не показалось это странным, а вот сегодня… После слов отца поступок слуги выглядел странным, но она промолчала, не желая еще больше очернить Александра Павловича в глазах своего отца. Элен была все равно уверена, что была вина слуги, принесшего напиток по своему усмотрению.
- Простите, папенька, - почти шепотом сказала Элен, сглатывая подступивший комок к горлу. Чернышов заметил что она пьяна? От такого унижения и позора хотелось или плакать, или провалиться сквозь землю. Но разве не приехал сегодня граф справиться об ее здоровье? Разве не прислал ей дивный и редкий цветок? Нет, Александр Павлович внимательный и заботливый человек, он ее любит. Он ее любит, а она? Разве она имеет право любить его? Эта мысль уже не раз появлялась у нее, но Елена каждый раз убеждала себя, что речь идет просто о светском знакомстве, которое ей приятно, и не более.
- Если вам не нравится граф Чернышов, то я больше не буду с ним видеться. Никогда.
Елена спонтанно сейчас приняла такое решение, полагая, что оно будет самым правильным для всех. Она знала, что ничего не может обещать Чернышову, не имеет права отвечать на его искренние чувства, даже, несмотря на его честные намерения. В том, что граф вот-вот попросит ее руки Элен не сомневалась. Сейчас же она видела себя почти мученицей, отрекающейся от того что ей дорого, отказывающейся видеться с тем, кто заставил опять ее радоваться жизни, кто показал ей насколько хорош этот мир, сколько в нем красоты и радости. Она не имеет права давать надежду Александру Павловичу, дав клятву верности перед алтарем другому.
- Я не должна была оставаться с ним наедине. Это дурно по отношению к Евгению Андреевичу Оболенскому, - нехотя призналась Элен отцу, испытывая чувство вины перед Евгением.
Пусть он уже забыл о ней, но она должна быть верной данной клятве. Мысли об Евгении вызывали одновременно и обиду, что она уже позабыта им, и теплоту от воспоминаний их встреч. Как же трудно ей было смириться с тем что было между ними и с тем, что она уже больше не нужна Оболенскому.
Отредактировано Елена Оболенская (2018-02-08 14:51:10)
Федор Константинович с какой-то беспомощной тревогой наблюдал за дочерью, и за время ее молчания уже успел мысленно пририсовать себе длинные уши и окрестить себя ослом нетактичным, когда она заговорила и полностью подтвердила его опасения. Уж что-что а вкус шампанского, в который добавлено изрядное количество беленькой, он знал, и ее слова превратили его подозрения в уверенность, и пробудили такой гнев, что когда Элен сказала, что не должна более встречаться с Чернышовым, Карпов готов был восторженно заключить ее в объятия. И уже начал было прикидывать в мыслях, что надо бы написать сыну, и сказать, что во время его следующего захода в Петербург, тому непременно надо будет призвать вероломного молодого человека к ответу, как следующие слова дочери остудили сей воинственный пыл, как ковш холодной воды за шиворот.
Дурно по отношению к Оболенскому.
Господи, Боже ж ты всемогущий...
Только сейчас Федор Константинович понял, какого грандиозного дурака он свалял, скрывая от дочери гибель ее жениха. Вот так поворот. Он-то делал это с целью уберечь дочь от тоски и горя. А теперь она вынуждена блюсти долг верности по отношению к покойнику! Именно ДОЛГ! Ведь теперь своем долге по отношению к нему она говорила с настоящей грустью, как о тягостной обязанности. Матерь божия, ну хоть ты надоумь, просвети меня, старого дурня! Вот же ж нагородил с лучших пожеланий, а теперь-то что?! Как быть!!!
Против всех возможных ожиданий дочери, Федор Константинович, под влиянием этих мыслей, поколебавших всю его уверенность и все, заранее и так тщательно продуманные им позиции, обрел не довольный, а прямо-таки несчастный, чуть ли не побитый вид. Мягко пожал руку дочери, точно пытаясь утешить, хотя выглядел так, словно сам нуждался в утешении, и как будто ее слова о том, что не следует ей встречаться с Чернышовым, его не только не обнадежили, но и огорчили.
Ну дурак! Дурак, старый осел! Что теперь получается! Получается, что верность слову связывает его девочку как оковами! Так может как раз теперь и пора сказать ей, что нет больше этих оков? Он-то молчал, помня, как упоенная любовь светилась в ее глазах, и полагая, что известие о гибели Оболенского сразит девочку, лишит ее всех радостей и желания жить! Ну а если теперь, воспоминания об этом самом Оболенском вызывают у нее лишь такую грусть в глазах, так может как раз пора разбить эти вериги?
А как быть с Чернышовым?
Уже в который раз Карпов почувствовал себя как большой, неповоротливый корабль, пытающийся пройти по сложнейшему фарватеру сквозь усеянное скалами и отмелями устье неглубокой речки, и лишь нелепо ворочающийся на месте, вместо того, чтобы идти вперед. За каждой пройденной сложностью возникала новая, еще более каверзная.
Ведь какая ситуация. Блюсти верность ей незачем. Да и явно не хочется, судя по всему. А этот Чернышов...Ну да, напоил девочку. Что ж, многие молодые люди, быть может так поступают. А он, как ни крути, граф, богат, хорошей семьи да с блестящими перспективами. Как же быть, неужто лишить девочку своими руками малейшего шанса на замужество? Да, его до сих пор грыз пренепреятнейший осадок от разговора с этим франтом, и туманный намек никак не давал покоя. Но, с другой стороны, быть может он, Карпов, попросту неправильно понял этого молодого человека? Ведь никогда не был мастером светских бесед?
Не зная за что ухватиться, на топкой, непривычной почве тонких материй, Федор Константинович уже сомневался даже в самом себе. А ну как у молодого человека и вправду не было грязных намерений? Вдруг он эти слова, показавшиеся ему чуть и не угрозой, на самом деле были всего лишь обещанием молчать о произошедшем? И теперь, запретив дочери с ним видеться, он, тем самым, лишит ее шанса на замужество? А вдруг тот все-таки позовет замуж?
В конце концов, принял поистине Соломоново решение.
- Я не хочу ограничивать твое общение с кем либо, Эленочка. И, да простит меня Бог, могу и ошибаться, все грешны. Поэтому...знаешь, если у него и вправду серьезные чувства по отношению к тебе, то он будет рад видаться с тобой где угодно, лишь бы видеть, не так ли? Так что принимай его у нас в доме, в присутствии синьоры Бьянки. Во всяком случае пока. Если у него серьезные намерения, то ее присутствие ничему не помешает, и дай Бог, чтобы я ошибся на его счет. А чтобы ему не казалось это некоей мерой, направленной лично против него, давай мы с недельку никуда не будем выезжать, а принимать только у себя.
Он взглянул на дочь, чуть ли не просительно, желая удостовериться, угодил ли хоть в чем-то своей девочке. Уж очень не хотелось самому себя ощущать в положении деспота, отнявшего у ребенка полюбившуюся игрушку.
- Знаешь, мне очень, очень хотелось бы, чтобы он оказался лучше, чем показался мне сегодня. И я хочу надеяться, что он подтвердит мою надежду на хорошее, попросив твоей руки. Скажи, ведь если попросит... Он тебе ведь мил, да?
Вопрос был риторическим, огорченное лицо дочери говорило само за себя. Карпов осторожно сложил ладони лодочкой вокруг кисти дочери, и тревожно вглядывался в ее глаза в ожидании ответа.
- Только без оглядки на Евгения Андреевича, скажи, я ведь хочу знать что ты чувствуешь а не что должна.
Ах, ее рере, ее добрый и великодушный рере, который мало ей в чем отказывал, выглядел сейчас таким обеспокоенным и расстроенным, что Элен хотелось заплакать. Заплакать не от жалости к себе, как ребенку, которого лишили сладкого за столом, а от чувства вины. В это мгновение список ее прегрешений был длинен, как Великая Китайская стена, которой, говорят, нет конца и края. Элен раньше никогда не была склонна драматизировать жизнь, привыкнув относиться ко всему легко и просто. Ее детские поступки и шалости скрывались вначале нянюшкой, а потом синьорой Бьянкой. Маменька тоже не была строга к ней и снисходительно принимала в доме всех ее поклонников, особенно благоволя в свое время к Оболенскому, а теперь будучи без ума от Чернышова.
Тепло от рук отца грело не только ее ладошку, оно доходило до самого сердца и находило там отклик. Если бы ее отец представлял, какой поступок совершила она прошлым летом, то не был бы сейчас так внимателен и участлив к ней. Вот сейчас она уже и не понимала, как могла обмануть отца, пойти под венец без его родительского благословения. Она лишила его радости присутствовать на таинстве венчания. Для Элен словно наступило прозрение, она иначе видела свои поступки и по-другому их оценивала. Как же был велик соблазн беззаботно последовать предложению отца и бывать в обществе Александра Павловича, принимать знаки внимания молодого графа, вызывать зависть своих подруг и досаду их маменек, что внимание такого мужчины обращено именно к ней и только к ней. Сюда добавлялось и тщеславное желание услышать от Чернышова не только признание в любви, но и предложение руки и сердца. Да, это был бы ее триумф. Это было бы сенсацией завершающегося сезона, их помолвка вызвала бы разговоры в гостиных не на один месяц. И стоило признать, что они были бы красивой парой.
А Оболенский? Мысленно перед ней возник тот момент, когда Евгений приехал к ним и привез ей чумазого и худого котенка. А какие глаза были тогда у Евгения! Они светились любовью, когда он обращался к ней. Ночь, проведенная наполовину в таборе, искры костра, разлетающиеся в ночи. Старая цыганка тогда говорила что-то, нечто очень важное, но Элен уже не могла вспомнить что именно.
Вначале Элен лишь кивала на слова отца, а потом, собравшись с духом и отогнав все воспоминания о прошлом, улыбнулась ему и погладила рукой по рукаву его сюртука.
- Не скрою, папенька, мне нравится Александр Павлович, и я рада бывать в его обществе, но ответить на его чувства я не могу.
Элен прислушивалась к своим словам и к голосу, которым она это говорила. Пока выходило все правильно. Она не солгала и не покривила душой.
- Сейчас я и сама никуда не хочу выезжать, а потом же сейчас пост.
Впервые она воспринимала окончание Сезона и начало поста, как спасение. Никто не будет задавать лишних вопросов. В это время не проводят балов и не дают спектаклей в императорских театрах. Ей нет необходимости бывать на людях.
- Граф Чернышов и правда гораздо лучше, чем вам показалось сегодня. Я в этом не сомневаюсь. Не сомневаюсь, но видится с ним больше не должна, чтобы не давать ему напрасной надежды.
Как же было бы все легко и просто, если бы от Евгения были бы письма, хоть в пару строк, хоть одна строчка, любая весточка. Элен с горечью в душе подумала, что ей и посоветоваться то не с кем. Рассказать ли все сейчас отцу? Это его огорчит. В его глазах она будет совсем падшей женщиной, которая едва выйдя замуж, забыла все обеты, которая предала любовь ради светских развлечений. Нет. Нет, она не посмеет так жестоко ранить чувства своего отца, который любит ее и заботится о ней всей душой.
- Простите мне, папенька, излишнее увлечение Чернышовым, которое повлекло за собой такие неприятности, но мой выбор сделан. Я люблю князя Оболенского, - тихо, но твердо произнесла Элен и закрыла глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Все было верно. Мягкая улыбка и теплый взгляд Евгения были ей сейчас милее белозубой улыбки и щегольского вида Александра Павловича, блиставшего в гостиных Петербурга. Впервые Элен почувствовала разницу между любовью и влюбленностью. Но разве можно любить одного, а быть влюбленной в другого? Как же все сложно! А может она не права в своем решении?
- Меня печалит отсутствие вестей от Евгения Андреевича. Я боюсь, что он больше не любит меня, и его тяготят наши отношения.
Федор Константинович, слушавший с понятным вниманием, едва удержал вздох облегчения, когда вывел из слов Элен, что лишиться общества Чернышова ей будет уж во всяком случае не очень мучительно, раз уж она сама говорит, что не может ответить на его чувства. Даже обрадовался - не может, вот и славно, вот и умница, пока пост, а там, глядишь и постепенно и хлыщ этот с горизонта как-нибудь безболезненно для нее исчезнет. А может напротив, не исчезнет, а зарекомендует себя самым лучшим образом, изгладив этот неприятный инцидент как некое недоразумение.
Он уже собирался было обнять дочь, и перевести разговор на что-нибудь полегче и приятнее, но вот последующие ее слова, точнее, тон ее, стукнули его точно обухом по голове.
Отсутствие вестей от Евгения Андреевича.
Печалит.
Ее.
Да еще и внушает мысли о том, что тот ее бросил.
Каким-то медленным холодом залило живот и спину, поднимаясь все выше до груди, дурацким ощущением, что ниже плеч у него все погружено в холодную воду, и где-то там внизу под ногами сейчас обрушился пол, и он сейчас рухнет туда, вперед и вниз, да и лопнет как налитый водой бычий пузырь, которыми в летнюю жару швыряются крестьянские мальчишки.
Господи ж, Иисусе...
Вихрь мыслей закружил в голове, не поддаваясь описанию. Здесь были и паническое "Какого ж .... я, старый идиот, наделал!" и трусливое "Ничего, ничего, не акцентировать внимание, оно пройдет" и катастрофическое "А может сказать еще тогда было бы лучше?" и пытающееся взять в руки разваливающуюся ситуацию "К чертям все, думай о том, что СЕЙЧАС тебе делать!!!" но ничего из этого вихря так и не удавалось схватить за хвост.
Долгую прожил жизнь Федор Константинович. И в супружестве долго прожил. Настолько долго, что привык уже большую часть всех внутрисемейных дел, особенно тех, что касались личных дел дочерей перекладывать на супругу, полагая, что по этой части пусть лучше она решает. А вот оно как оказалось, что позиция, которую они избрали, точнее, которую избрала Анна Савельевна и с которой он согласился, полагая, что со временем все это (в смысле чувств дочери и Оболенского) поизотрется да забудется, ведь какое там может быть настолько серьезное увлечение в ее-то годы - оказалась в корне неверна. Ну, нет, может быть все же верна, но ожиданий явно не оправдала.
Как же теперь быть?
Привычка отмахиваться от таких вот несерьезных на его взгляд материй, как девичьи увлечения, и сейчас оказалась настолько сильна, что первым более ли менее осмысленным побуждением было - посоветоваться обо всем этом с женой. И только потом, то есть спустя несколько вдохов и выдохов, Карпов взял себя в руки и крепко задумался.
Хватит. Хватит отмахивать все на жену. Я же, в конце концов, глава семьи. Что за привычка дурацкая заводится, уж не старею ли я, в самом-то деле. Вот, извольте, наломали совместно дров, а теперь вот даже в мыслях собственных так и норовит все на нее спихнуть. А заведись разговор, так она, напротив, скажет - ты ж сам согласился. И права будет.
Не-е-ет, хватит. Коли уж отвечать за какие-то решения, так пусть уж это будут твои решения. Ишь, разомлел старый, как старый дед, которому только в шлафроке на диване почивать, от мух отмахиваясь, наливочку потягивая, да лениво соглашаясь с воркотней жены, не особо вникая в смысл сказанного.
Нарисованный образ, точь-в точь повторяющий образ соседа-помещика по той даче, что они снимали в прошлом году, обрюзгшего, с поросячьими осовелыми глазами и вялыми движениями, оказался так ярок, что Карпова аж передернуло, и он поневоле подобрался. Уж не стал ли он сам походить на этого порося в сметане?
Конечно, ему до этого было еще далеко, и так бы он никогда не опустился, и был к себе сейчас излишне строг, но факт оставался фактом. Он принял решение основываясь больше на подсказки жены, и запустил это дело, в малодушной надежде, что само оно как-нибудь уляжется. А вот не надо было.
Да, он побоялся рассказывать дочери о гибели ее жениха. Да. Оправданий этому было множество - ведь в максимализме юности, взращенной, к тому же, популярных среди девиц всякого рода чувствительных романах, Элен могла по примеру героинь этих романов вытворить что угодно - от решения уйти в монастырь, до попытки руки на себя наложить, а уж о том, что ударилась бы в продолжительный траур - и говорить не приходится, даже не столько от того, что так уж сильно любила (какая там любовь в ее-то годы, как продолжал твердо верить Федор Константинович) сколько от того что "так принято" в тех же романах и в вытравленных ими восторженных девичьих умах.
Вот и пустил все на самотек. Решил, что не имея вестей об Оболенском Элен и сама его забудет, а в веселой кутьерьме бального сезона в Петербурге, подцепит себе еще кого-нибудь, и так, само собой, все и разрешится. Да и Анна Савельевна на этом настаивала. Как же тогда эта мысль казалась простой и правильной. А сейчас - что?
Сезон почти завершен, а никого кроме Чернышова на горизонте толком и не появилось. Элен была красавицей, так почему? Выходит не так уж она и старалась кого-то очаровать, то есть, выходит, совсем не старалась. И про Оболенского, выходит, не забыла, а ведь без четверти год прошел!!!
Все бы это ничего, и забыть бы смогла, но вот видимо Анна Савельевна перестаралась-таки, насаживая в дочери мысль о том, что жених-то ветреным оказался, да недостойным.
В том, что мысль эта внушена дочери именно матерью, Карпов не сомневался. Ведь кому ж на ум такое придет, кроме женщины, к тому же, женщины в летах, и, будем правдивы, не блещущей изысками логического ума. Сразу ясно, от кого сей ветер дует.
Ведь первое, о чем теоретически, может подумать человек, когда от ушедшего на войну человека вести перестают приходить - так это то, что убит тот, в плену, или пропал без вести, но уж всяко не дурь вроде "разлюбил" или "другую нашел". Было бы где искать, ага, в палатках на бивуаках что ли? Подобную дурь только Анна Савельевна и могла измыслить. Уж что-что а фантазию жены, Федор Константинович за долгие десятилетия изучил, и прекрасно представил сейчас откуда ветер дует.
Полагала, супруга, видимо, что наслушавшись ее намеков, в конце концов отмахнется дочь от такого неверного, да заживет в свое удовольствие.
А она...Выходит посеянные с благой целью семена оказались сорными, да точили и точат ее изнутри, так, выходит? И не отмахивается она "не достоин, и ладно", а гложет себя тем, что брошена она?
Вот уж этого Карпов никак не утерпел.
И жене за ее самовольные "дополнения" к избранному ими пути умалчивания ох как захотелось пару ласковых слов высказать...
Ударится в траур или не ударится, перенесет или нет, все то - возможности да вероятности, но вот то, что его дочь, его красавица-дочь, всерьез страдает мыслью что ее, ЕЕ, красавицу его ненаглядную кто-то бросить да позабыть посмел?!!!! Да пропади оно все пропадом, уж лучше пусть мертвого оплакивает, чем по себе, брошенной страдает!!!
Он уже открыл было рот, чтобы все рассказать, но тут остановился вновь, теперь уже остановленный более эгоистическим побуждением. А что он ей сейчас скажет? Она же само собой разумеющееся, спросит - почему раньше не сказали. Что, дурень старый, думаешь девушка, огорошенная такой новостью, станет вникать в хитросплетения твоих побуждений "я думал что так будет лучше"? И уж тем более - думаешь поймет их? Как бы не так! Она ж перво-наперво наклеит на тебя ярлык "вот тот, кто лгал мне целых три месяца". Не умалчивал, ради ее же блага, а именно лгал! Да-да, именно так она и подумает, что, сам забыл, каков максимализм молодости? И потом ведь за годы от этого ярлыка не отмоешься, и не факт, что отмыться сможешь!
Ох, что делать-то, что делать, Господи, владыко, вразуми ж меня, старого!
Повидимому некое вразумление все же снизошло, потому что еще не успев осмысленно принять никакого решения, Федор Константинович, осторожно погладив руку дочери, произнес тихо.
- Леночка... Ведь война. Понимаешь? Не поездка на воды в Ливорно, и не горная прогулка по Кавказу.
Да. Вот так лучше. Ох, прости Господи, за вранье. Но ведь они вполне могли и не получить известие о гибели Оболенского. Зато долгое отсутствие, тогда как еще в феврале все, даже те, кто был ранен в кампании уже потихоньку повозвращались домой - само по себе может навести на мысли о гибели. И... ведь можно "узнать" о случившемся именно сейчас! Как будто и сам не знал, и лишь теперешние сомнения дочери сподвигли навести справки, и узнать... от кого? Да хоть от старого князя! Прости, Господи, прости этот грех, Матерь Божья. Ведь не за себя вру, а... хотя да, за себя. Но ведь не поймет же, что ради ее же блага молчал, а пережить укоряющий взгляд дочери, холод, упреки "вы мне лгали" ведь будет невозможно!!!
- Раз молчит... раз не вернулся до сих пор. Так может случилось чего. - на удивление, стул под ним не проваливался, и не дымился, и даже никакая завалящая молния не влетела в окно и не испепелила на месте. Может и вправду простит Бог что так вру, ради того, чтобы уберечь и ее невинную душу, и свое старое сердце...
- Может... стоит написать князю Андрею Петровичу, а? Ну... или хотя бы у того же графа Чернышова справки навести? Он же там, в министерстве своем может справки навести?
Бедняга Карпов, никогда в жизни не вравший, сейчас так запутался в сетях собственных измышлений, что готов был теперь даже к помощи этого скользкого красавчика прибегнуть, лишь бы выпутаться, и разрешить этот узел, чтобы узнала дочь, что свободна она от своего слова! И при этом не винила родителей за молчание. Ох, только бы пронесло, только бы пронесло, только не ополчилась бы на него, ведь стоило представить как ее глаза, сейчас такие доверчивые, всегда смотревшие на него как на истину в последней инстанции, подернутся льдом, как у него холодело сердце.
Отредактировано Рассказчик (2018-02-18 19:16:13)
Конечно, она понимала, что ее Евгений сейчас на войне, а не на водах в Ливорно и не в Соренто. Она и сама понимала, что письма могут идти долго, очень долго, а то и потеряться. Об этом Элен часто себе напоминала, особенно в первое время после разлуки. А потом… Потом она видела, что от Алексея хоть изредка, но приходят весточки. Про ранение она иногда тоже думала, но полагала, что хоть кто-то может написать под его диктовку, а если не дай Бог князь погиб, то должно быть и об этом известие.
Оглядываясь на прошедшие месяцы, проведенные ею в суете светской жизни, она себя корила, что не достаточно настойчиво пыталась узнать о судьбе того, с кем повенчана. И сейчас предложение отца написать князю Андрею Петровичу прозвучало для нее, как укор. Конечно, она могла на правах невесты князя Евгения наносить визиты его отцу. Более того, Элен в настоящую минуту считала, что просто обязана была это делать. Почему же маменька не напомнила ей об этой обязанности? Может потому, что их помолвка с Оболенским не была оглашена в свете? В очередной раз Элен почувствовала неловко. Как же ей просто было продолжать вести свою девичью жизнь, заботясь лишь о том, чтобы хорошо выглядеть и быть приятной в общении. Еще вчера она не без удовольствия принимала ухаживания Чернышова. Да что там вчера?! Сегодня утром все было иначе, чем сейчас. Она радовалась присланной белой орхидее, с теплотой в душе помнила, что в маменькиных комнатах обитает щенок английского бульдога, преподнесённый Александром Павловичем в дар ей, но для соблюдения приличий подаренный Анне Савельевне. Как эти знаки внимания Чернышова скрашивали ее жизнь, наполняли радостью, заставляли забыть о молчании Евгения. А вдруг она в прошлом году просто увлеклась князем Оболенским, была очарована им, его поступками, а сейчас вынуждена отказывать себе в общении с Александром Павловичем, напоминая себе о долге?
Ее молчание затягивалось, отец ждал ее ответа, а она решительно не знала, как ответить на его простые слова.
- Не стоит беспокоить графа Чернышова, - тихо ответила Элен, представляя, как тот отнесется к просьбе навести справки о князе Евгении.
- А Вы, папенька, не напишите князю Андрею Петровичу?
Элен попыталась лукаво и беспечно улыбнуться отцу, как в те моменты, когда она просила для себя очередную безделушку или позволения поехать в гости в ответ на приглашение подруги. Она уже почувствовала, что улыбка получилась вымученной, как и разговор с отцом.
От всех размышлений у Элен даже закружилась голова, и она приложила руки к висками. Дала бы она согласие Чернышову, попроси он ее руки и не будь она уже замужем за Оболенским? Почему-то Элен не могла дать даже сама себе утвердительного ответа. Ей нравилось флиртовать с Чернышовым, вызывать завистливые взгляды подруг и их маменек, но не более. Зная, что она обвенчана, Элен считала все свои поступки безобидными, не более, чем игрой. Но, Пресвятая Дева, как же она запуталась! Все привело к ее позору на вчерашнем вечере и будет еще хуже, если об этом узнает князь Андрей Петрович Оболенский. Безусловно, большая часть поверит, что ей стало просто дурно, но найдутся и те, кто скажет, что она была пьяна. Что Оболенский старший подумает о невесте своего сына? Он потребует расторжения помолвки, считая недостойным принять ее в свою семью и тогда… Элен страшилась даже представить какой позор тогда коснется не только ее, а всей семьи Карповых. Лучше признаться отцу пока все не зашло слишком далеко.
- Папенька, я не могу больше сейчас оставаться в неведении относительно Евгения Андреевича, как не могу больше скрывать от вас с маменькой то, что мы с ним обвенчаны.
Все. Она сказала это. Теперь это перестало быть только ее тайной. С замиранием сердца Элен смотрела на отца, понимая, что ее признание может расстроить его, если не разгневать, но ей самой стало немного легче от своего признания.
Как же терзалась она, бедная девочка. Федор Константинович ощущал себя по меньшей мере хирургом, производящим сложнейшую операцию, но если хирургу все его мучение приходилось претерпевать лишь считанные минуты, работать с молниеносной быстротой, то для него эта мучительная процедура, когда не знаешь даже как вздохнуть правильно, и львиную долю времени пребывать в напряженном выжидании. В том, что разговор этот стоил ему такого стресса, что явно укоротил его век на год-другой, сомневаться не приходилось. Но, собственно, это ерунда, лишь бы выйти из этой тяжкой темы на ровную почву, причем выйти желательно без потерь. А как тут выйдешь, если за каждым словом, за каждым жестом дочери скрывался очередной овраг, в который можно было угодить с головой.
Он с таким напряжением был сосредоточен на мысли о том, как бы помягче выкрутиться из создавшейся ситуации, чтобы и волки были сыты и овцы целы, что последних слов Элен попросту не понял.
- Обвенчаны... - он повторил это с каким-то отсутствующим видом, почти машинально, подразумевая "помолвлены", и лишь через несколько секунд, сообразив, что слово это на языке ощущается как-то по другому - недоуменно воззрился на дочь. Что за ерунда? А-а-а, оговорилась, видимо. Ничего, бывает. Бедная девочка так измучилась неопределенностью, что и собственное имя попутать недолго.
Он мягко погладил девушку по волосам, жестом, который так и иллюстрировал его обычное "не огорчайся, милая, все исправится" которым сопровождал все ее маленькие горести, с которыми она, случалось, к нему прибегала.
Вот только взгляд у нее был такой - взволнованный, молящий, встревоженный...
Непонятно.
Слово снова пришло, но не на язык а на ум. Обвенчаны.
Что за чушь, ведь не повенчаны они никак, что ж говорит-то, как о тайне какой, страшной да тягостной, словно и вправду...
Тревожная мысль ужалила сама собой, и Федор Константинович, встревоженно нахмурился. Уж не больна ли Елена? Ох же ж ты Господи, вот дуралей старый, замучил девочку со своими разговорами, а ну как у нее от переживаний горячка начинается, вот прямо сейчас! Ох о-о-ох, только не это бы, Боже ж ты мой, ну не это только!
Однако лоб дочери под его рукой, вновь погладившей ее по волосам и как бы ненароком коснувшейся лба - оказался не только не горячим, но и почти холодным. Вот правду говорят вся кровь при волнении к сердцу отливает. Но и это его встревожило еще больше. Холодная, бледная...
- Ты не переживай, Леночка. - осторожно шепнул он. - Все мы выясним. И Андрею Петровичу я напишу, даст Бог, жив окажется твой суженый и вернется в положенный срок. А коли не вернется, так что ж поделать, милая, все под Богом ходим, да все там будем. Евгений Андреевич - то достойный человек... - Федор Константинович едва успел проглотить скакнувшее на язык "был"- Но ведь тебе свою жизнь жить надо. Ну... на случай если... Понимаешь? Так что ты не отталкивай никого. Хоть близко подпускать приличия не велят, да и в добронамерении хоть того же Чернышова сомнения у меня, так может еще и ошибаюсь. Время все по местам расставит, глядишь, все да прояснится.
Наступила такая тишина, что было слышно, как тикают часы на столике в простенке между окон. Элен затаила дыхание, боязливо поглядывая на отца и… И ничего не случилось. Наоборот, отец со всей родительской нежностью погладил ее по голове, как будто сказанные ею слова не были для него новостью. На душе у нее стало сразу гораздо спокойнее, и Элен уже упрекала себя за скрытность, слушая как тот ее успокаивает, осторожно подбирая слова.
- Ах, папенька, я так рада, что вы не сердитесь за меня. Сама не знаю почему я боялась сказать вам об этом. Но теперь все уладится, я верю, верю, что Евгений Андреевич вернется, он не может не вернуться, - быстрым, сбивчивым шепотом Элен выговаривала вслух то, что теснилось у нее в мыслях. Под платьем она нащупала медальон с локоном Евгения и венчальное колечко, которое она носила на одной цепочке с медальоном. Такой же медальон, но уже с ее локоном был и у Евгения. Хранит ли он его или потерял в сражениях?
- Евгений достойнейший человек, папА, и, когда он вернется, то не будет против знакомства с Александром Павловичем. Граф Чернышов принят в свете, и я не слышала о нем ничего плохого. Я уверена, вчера произошло какое-то недоразумение. Пройдет время, и все забудут о том, что мне стало дурно на вечере у графа.
Да, да, да, вскоре внимание общества привлечет что-нибудь другое и о ней забудут. И она забудет о том, как ей приятен граф Чернышов, как легко и непринужденно она чувствовала себя в его обществе, как искала с ним в последнее время встреч. Забудет и тот поцелуй в беседке. Конечно же граф влюблен в нее и расстроится, когда узнает, что она не свободна, но он может быть другом семьи и наносить им визиты.
Вот только почему папенька ее нахмурился? Элен лихорадочно искала этому объяснение. Чуть было отступившее волнение вернулось вновь. Скорее всего папенька ее просто задумался, как лучше написать Андрею Петровичу, но тут она ему не помощница. Папенька лучше знает что следует писать.
- Папенька, я очень люблю вас, - Элен обняла отца за плечи и прижалась к нему щекой, чувствуя, что все беды ее и терзания остаются позади.
Отредактировано Елена Оболенская (2018-02-25 00:35:00)
У Карпова защемило сердце от жалости, горечи и угрызений совести, при этом искреннем порыве дочери. И уже после того, как он, закрыв за собой дверь, очутился в коридоре - захотелось взвыть от собственной беспомощности.
Разумеется, такой роскоши он себе позволить не мог, хотя хотелось этого теперь все чаще. Весь день. Едва только мысли натыкались на все тот же больной вопрос "что теперь делать"и снова пускались по заколдованному кругу, который пробегал уже столько раз, и всякий раз не находил решения.
Он все же сел писать Андрею Петровичу. Писал, то и дело кусая перо, так, что в конце концов обгрызенный его кончик стал представлять собой весьма плачевное зрелище, а бумаги извел чуть ли не с десяток листов, и все не мог найти нужных формулировок. Всякий раз представляя - что подумает старый князь, читая его послание - вновь перечитывал свои слова, комкал, и начинал сначала. Уже весь вспотел, вставал, ходил по кабинету из угла в угол, требовал чаю, курил, и начинал снова. Советоваться с Анной Савельевной - не хотелось принципиально. И без того уже все запуталось дальше некуда.
И стоит ли написать Чернышову? Открыть ли ему снова доступ в дом или не надо? Или если надо - то как это сделать, чтобы после сказанного ему утром - не выглядеть полным дуралеем?
Так, ничего и не решив, до глубокой ночи Карпов так и промаялся, после чего велел подать себе беленькой, чувствуя себя бесконечно растерянным и несчастным. Воистину, что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!
Эпизод завершен
Отредактировано Рассказчик (2018-03-20 23:52:50)
Вы здесь » 1812: противостояние » Напрасно мирные забавы » Сомнения и тревоги Федора Константиновича
