Начала этого откровенного мужского разговора Полин не слышала, она бегала за одеялом, как распорядился один из гусар, и собирала «все необходимое», как велел второй. И при этом все время чувствовала себя щепкой, которую влечет неумолимое течение, бросая из водоворота в водоворот. И противиться этому хаотическому кружению она не в силах.
Широкая улыбка встретившего ее в дверях именинника, странное приглашение на какой-то торт и не менее странное пожелание поздравить его с днем рождения более чем бесцеремонным с точки зрения незнакомых людей образом застало девушку врасплох. Полин застыла на месте, растерянно прижимая к груди одеяло и сверток с вещами. Что это, насмешка или издевка? Вроде ничего обидного, те мужики, что пытались поискать у нее хвост, тоже по-своему забавлялись. Может и за волосы таскали для забавы, а не со зла. И все же француженке сделалось одновременно неприятно и обидно за то, что ее считают кем-то, вроде безмозглой комнатной собачонки. Пнули - заскулила, тут же поманили сахаром - радостно скачет, виляя хвостом.
«Не подавай виду», - с детства учил ее отец. Учил двуличному, но порой жизненно необходимому искусству угождать клиенткам, улыбаться, беспечно щебетать о любых глупостях и быть всегда и в любых обстоятельствах шарман, как и положено парижанке.
Полин глубоко вздохнула. Потом еще раз. Ей понадобилось время и серьезное душевное усилие для того, чтоб затравленное выражение зеленых глаз сменилось безмятежным, а сердце перестало бешено колотиться, сбивая дыхание и мешая отвечать ровно и учтиво.
- Примите мои поздравления, месье. Мы с отцом благодарны вам за приглашение, которое мы, к сожалению, не сможем принять.
Отложив вещи на прилавок, девушка сделала книксен.
- И вдвойне благодарны за то, что в такой день вы пришли нам на помощь. Я с радостью поцелую вас. Вы же не станете возражать, papa, если я поцелую этого любезного господина?
Месье Виктор что-то неразборчиво простонал, а мадемуазель Ренуа, привстав на цыпочки, невесомо коснулась губами щеки молодого гусара.
- Так? Ой, простите, я забыла, что у русских принято в обе щеки, - картинно ахнула она и так же аккуратно поцеловала Александра во вторую щеку.
- А вы, господин Баратынский… Что же мне сделать для вас? Ах, я знаю, конечно же вещи для вашей сестры! - так же картинно спохватилась француженка, к счастью нужные Мари коробки остались в мастерской и не попали в руки погромщиков.
«Я буду благодарной, просто дивно благодарной, - обида придавала ей силы, вынуждая порхать среди разгромленного дома так же непринужденно, как в дни мира и процветания лавки месье Виктора. - Мы сочтемся немедленно, раз и навсегда, господа гусары. Да и спасали вы, если разобраться, не нас с отцом..»

Оставаясь, тем временем, в комнате младшего брата, Маша не слышала, что мадемуазель Ренуа  уже пришла. Да, признаться, совсем о ней и не думала, посвятив все внимание Проше, чье спокойствие и благополучие, все же, волновало её существенно больше, чем судьба милой, но, что ни говори, почти незнакомой девушки. К тому же, и сама она, и отец ее теперь в надежных руках Мити и Немирова, стало быть, можно вовсе о них не беспокоиться. А вот о Прохоре – напротив, стоило. По правде сказать, Машу уже немного тревожило, что со вчерашнего дня мальчик почти не разговаривает. Он, конечно, и прежде не был болтуном, в отличие от иных своих однолеток, но матушка говорила, что так бывает. Что и Гриша ребенком тоже долго не говорил, а теперь – вон, как красноречив, просто всем на диво! Да только отныне матушки рядом больше нет и спросить совета тоже не у кого, вот и приходится думать обо всем самой: не испугался ли он слишком после вчерашних бедствий, и не сделается ли после заикой, что, сказывают, тоже нередко случается в подобных случаях?
Впрочем, болтая  с братишкой, который, пусть и неохотно, но все же отвечал на ее вопросы о всякой чепухе, ничего такого страшного Маша пока вроде бы не замечала. Ну и на том, как говорится, спасибо…
- Там француженка ваша пришла, барышня! – Авдотья, заглянувшая в просвет  двери, отвлекла Машу от тревожных мыслей. – В гостиной  дожидается.
- Как, одна? А остальные где же?
- Следом, вроде, идут. Только покамест еще по лестнице папашу-то ее донесут!.. Эх, Марья Арсеньевна, все же сдается, что зазря вы…
- Не говори ерунды! – нахмурив брови, строго оборвала ее девушка. – Иди, и приготовь лучше для него постель.
- Да уж иду, иду! – вздохнув, Авдотья отправилась дальше по коридору, а сама Маша, взяв за руку Прохора, последовала в гостиную, где действительно  обнаружила мадемуазель Ренуа.
Оставшись одна посреди чужой квартиры, бедняжка, верно, постеснялась даже присесть. А Авдотья этого ей, конечно, не предложила. Не говоря уж о том, чтобы сподобиться поднести хотя бы стакан воды.
- Ну что же вы стоите? Прошу вас, присядьте! – едва войдя, Маша поспешила сгладить эту неловкость и жестом указала гостье на ряд стульев вдоль стены. – Хотите, сюда. Или, может, сюда? – спросила она, кивнув в сторону рекамье, где так и остался лежать, дожидаясь хозяина, забытый гусарский кивер. – А вот, к слову, познакомьтесь, это наш Прохор, - прибавила она, подводя поближе к француженке мальчика, который все это время исподлобья разглядывал гостью, цепляясь за сестринскую юбку. Но когда его представили, неожиданно застенчиво ей улыбнулся. – Он у нас самый младший. Дмитрий – это средний брат. А еще есть старший, Григорий, здесь как раз его квартира. И сестра в Москве. А у вас есть другие родственники в Смоленске, кроме батюшки?

Опустившись для удобства на колени перед мальчиком, который ростом едва доставал обеим барышням до пояса, мадемуазель Ренуа принялась мастерить обещанный «аксельбант». А Маша, стоя рядом с ними, с трудом теперь удерживала улыбку, наблюдая, с каким восхищением Прохор взирает на свою новую знакомую, которая, точно волшебница из сказки, вдруг вот так запросто предложила исполнить его самое заветное желание – быть хотя бы немножко похожим на старшего брата и других храбрых гусаров. Впрочем, может быть, и не только поэтому. Когда, в какой-то момент, точно завороженный, мальчик потянулся ручонкой к мягким и пышным  локонам юной француженки, что, безжалостно стянутые на затылке атласной лентой,  все же рассыпались по ее плечам и спине в романтическом беспорядке, Маше даже пришлось слегка нахмуриться и покачать головой, чтобы удержать его от такого странного поступка. Попутно раздумывая о том, как это мадемуазель Ренуа удается так легко располагать к себе людей любого пола и возраста? Что это – лишь профессиональная привычка находить общий язык с любым клиентом, или же просто такое счастливое свойство личности, а вернее, настоящий талант. Единственный, пожалуй, который всегда, когда она видела его у других, вызывал у Маши зависть. Потому что сама, увы, так не умела. Вот и выходило из-за этого, что даже те, кто ей по-настоящему нравились, о том порой совершенно не догадывались…
- А кивел ты мне тоже сделаешь? – новый вопрос братишки заставил Машу всерьез смутиться и всплеснуть руками.
- Во-первых, мадемуазель Ренуа – взрослая, поэтому следует говорить ей не «ты», а  «вы»! Во-вторых, правильно  сказать не «кивел», а «кивер».
- Киверрр! – послушно повторил мальчик,  теребя вновь обретенный знак  воинского различия и глядя на француженку с восхищением, живо напомнившим барышне Баратынской взгляд Митеньки, когда тот разговаривал с мадемуазель еще там, в лавке. – Сделаете? Пожалуйста!.. Вы такая красивая! – вдруг прибавил он следом, все так же старательно выговаривая букву «эр».
Будь у Маши  чуть больше жизненного опыта, она бы, конечно, уловила несомненное сходство не только во вкусах обоих братьев Баратынских, но и в общей для всех мужчин манере добиваться желаемого результата. Пока же покраснела еще сильней, хоть это и казалось прежде вряд ли возможным.
- Проша! Что о тебе подумает мадемуазель?! – воскликнула она с укоризной, обхватывая братишку за плечи и снова крепко прижимая к себе. – Извините нас, умоляю! Просто не знаю, что это такое, обычно от него и двух слов не дождаться! И не тревожьтесь, вы никак нас не стесните. Здесь полно места, вы же видите, и я уже распорядилась приготовить для месье Ренуа  комнату. А жалеть о произошедшем надобно не вам, а тем гадким людям, которые напали на вас с батюшкой… Однако, думаю, Дмитрий и Александр Николаевич уже о том позаботились.
Последнее прозвучало, пожалуй, не слишком по-христиански. Но Маша отчего-то была почти уверена, что француженка ее за это не осудит.
- Барышня, там это…  господа гусары наши идут! – тем временем, просунувшись в дверь головой, объявил Лаврентий, который до того, хоть и побежал домой следом за женщинами, а показаться на глаза Марье Арсеньевне, опасаясь ее справедливого гнева, как-то стеснялся. Нынче же, полагая, что прямо сейчас, да на чужих глазах, разнос ему не грозит, а после, небось, все, даст бог, забудется, заметно осмелел. – Куды раненого несть прикажете, а то я сразу, может, и дорогу им покажу?
- Не надо, я сама покажу. Ты же с Прохором тут пока побудешь. Да не смей больше от него ни на миг отлучаться, понял?
- Ух, да уж понял я, понял, барышня! Прощеньица просим, виноваты-с! – окончательно уверившись, что бояться нечего, Лаврентий, наконец, вошел в комнату «целиком» и с покаянным видом стал у стенки,  смиренно опустив глаза.
- Смотри. Другой раз подробного разгильдяйства не спущу! – ответила Маша, передавая на руки слуге довольного мальчишку, который тотчас же принялся хвалиться ему своим новым приобретением. При этом она очень старалась, чтобы голос звучал  строго, «по-хозяйски». Последнее, и правда,  пока удавалось  не всегда убедительно. Вот и теперь, едва позвав за собой обратно в переднюю мадемуазель Ренуа, покуда с лестницы еще доносился мерный топот приближающихся шагов, она первым делом поспешила объяснить той причины своей резкости:
- Представляете, уходя, оставила, Прохора на их с Дмитрием попечение, а они… ну ладно, брат – тот бросился нам на помощь! А этот-то куда?! Оставил маленького ребенка одного в открытой настежь квартире, да посреди всего этого хаоса! Ну как тут не рассердиться!

Сашка давно подметил, что слуги умеют исподволь доносить свое мнение до господ. Что у них в доме бывшая его кормилица Глафира, любимица его матери, постоянно ворчала в адрес дворника да кухарки. Не смея напрямую барыне указывать на плохо выметенный двор или снятые с молока сливки себе в чай, а не в маслобойку, Глафира принося Анне Степановне корзинку для шитья или протирая пыль, любила говорить сама с собой, ворча под нос. Иногда мать Александра прислушивалась к этому, а иногда велела замолчать Глафире, а порой и сама спрашивала, что нового она может ей рассказать.
Вот и сейчас Авдотья высказала все, что думает насчет французов в доме. Вмешиваться в разговор Немиров не стал. Баратынский сам того не зная дал повод Немирову задуматься об исходе неизбежного сражения. Займут французы Смоленск или нет?
Смоленская крепость построена была на совесть, стены могли надолго сдержать неприятеля, но не считаться с численностью французов и их артиллерией было нельзя.  Недавний бой под Красным был только тому подтверждением. Раевский, приняв оставшихся солдат Неверовского, вначале занял позицию в шести верстах от Смоленска, а потом принял решение отступить в Смоленск под защиту древних стен.

Дмитрий Баратынский увел мадемуазель Полин из комнаты, а Немирова вот герр Мюллер попросил остаться и помочь ему.
В другой раз Сашка бы и взбрыкнул от такой просьбы, словно норовистый двухлеток и позвал кого-нибудь из слуг, но взглянув в усталое и уже немолодое лицо врача, решил исполнить его просьбу.
- Если вас не затруднит, полейте мне на руки. Вот так. Ага. Спасибо.
Немиров уже шутил про себя, что еще чуть-чуть и ему можно будет записываться в санитары.
- Теперь придержите вот тут этого господина. Вот так. Да. Спасибо.
Слова немца были отрывистые, а движения рук четкие и отлаженные.
- Премного благодарен. Это все. Дальше я сам. Еще раз премного благодарен.

Остальных Сашка нагнал уже в коридоре как раз в тот момент, когда Прохор чуть не взял в плен мадемуазель Полин.
- О! Какой бравый гусар! – рассмеялся Немиров, поправляя маленькому Прохору кивер.
- Я беррру ее в плен! – громче повторил младший брат Баратынского, так и не изменив своего решения.
- Э, нет, брат, так дело не пойдет, - покачал головой Немиров.
- А почему?
- А, потому, братец, что гусары с дамами не воюют и в плен не берут, - почти серьезно пояснил Александр, стараясь не улыбаться.
- А я тебе не брат. Вот мой брат, - Прохор указал на Дмитрия, но тут Сашка рассмеялся уже от души.
- Ты же гусар? Гусар. И я гусар. А все воины – братья по оружию.
- У меня киверр есть, а сабли нет, - развел руками мальчонка, хитро прищурившись и думая у кого попросить ему саблю.
- Господин поручик, непорядок у нас в полку. У такого гусара и сабли нет. Надо послать в арсенал за вооружением, - У Сашки самого был младший брат (пусть и не с такой большой разницей), но он все равно помнил их детские игры, поэтому сейчас с таким воодушевлением поддерживал игру Прохора.

Отредактировано Александр Немиров (2017-02-27 07:51:33)

Всякое врачевание – процесс интимный. Потому  присутствие чужих  людей для самого пациента может быть неловким и даже неприятным. Особенно, если они, как Маша,  ничем более не могут пострадавшему помочь. Так что, проводив всех в приготовленную комнату и поприветствовав подошедшего следом доктора, барышня Баратынская  предпочла потихоньку удалиться обратно в гостиную, где до того оставила Лаврентия и младшего из братьев, чей громкий крик на подходах невольно заставил её ускорить шаг, чтобы увидеть, что там, собственно, происходит.  Однако уже с порога Маша успокоилась, убедившись, что причиной всему лишь дерзкая кавалеристская атака, возглавляемая Прохором, на голове которого красовался кивер Дмитрия – ну и пусть не по размеру, зато настоящий, верхом на горячем «боевом коне» Лаврентии.  Тот, к слову,  скакал по комнате, удерживая повизгивающего от удовольствия мальчишку на закорках, с удивительной для своих годов резвостью и сноровкой.
- Вперед! В атаку! – командовал Прохор, все так же стараясь четко выговаривать пока еще через раз дававшуюся ему коварную  букву  «эр»  и периодически  забавно грассируя. Оставалось лишь поражаться, что его, обычно такого застенчивого, более не смущает ни присутствие в доме чужих людей, ни даже непрекращающиеся, правда, где-то в отдалении, звуки пушечной канонады. Видимо, правду говорят, что ребятишки привыкают ко всему скорее взрослых. Отвыкают, впрочем, тоже. За два дня, переполненных новыми впечатлениями, Проша ни разу не спросил ни про отца, ни про матушку… Но это лишь с одной стороны казалось Маше грустным. В целом же она была готова благословить эту своеобразную особенность детской памяти, видя в ней высшее милосердие Создателя, дарующего ребенку  возможность как можно легче пережить пока неосознаваемую невосполнимость его утрат.
- На французов!
Новый зычный клич братишки отвлек  Машу от печальных размышлений, которые, как ни гони их прочь, нет-нет да захлестывали в самый неподходящий момент, сжимая сердце тоской.
Но он же показался уже и неуместным, если учитывать национальную принадлежность их гостей, кое-кто из которых мог ненароком услышать обращенный против себя призыв.
- Ну-ну, довольно, милый! Сегодня ты, кажется, уже и так всех вокруг победил! Кроме того, твой конь тоже нуждается в отдыхе, - прибавила она с легкой усмешкой, имея в  виду  Лаврентия, который тем временем, и верно, изрядно запыхался. И после того, как младший барчук, наконец, нехотя слез с его шеи,  глядел на барышню Марию Арсеньевну, словно на избавительницу. – Иди лучше сюда. Смотри-ка, какие тут коробочки на столе красивые… Ну-ка, давай взглянем, что это?.. Пирожные… – развязав шелковую ленту на второй яркой коробке и приподняв верхнюю картонку, девушка вскинула на старого слугу удивленный взгляд, – и торт еще?! Но откуда?
- Так это же его благородие барин…  ну, господин Немиров который, сюда принес, - пояснил Лаврентий. – Еще когда вы в лавку ушли. У него нынче именины, сказывает. К нам отмечать пришел.
- Ах, вот как, именины? – растерянно повторила за ним Маша, разглядывая аппетитное  творение неведомого ей кондитера. Всевозможная выпечка с детства была ее маленькой слабостью. Даже сейчас, казалось бы совсем некстати, при виде торта, покрытого белоснежными взбитыми сливками и украшенного изящными меренгами, кусочками засахаренных фруктов и свежими ягодами, едва слюнки не потекли. – Ну, что же, отметим. И гостей наших к столу позовем.
«Уж им-то точно есть, что праздновать, –  мелькнула мысль, –  счастливое избавление от неминуемой погибели, как-никак». Впрочем, этого вслух она не сказала.
- А где же наш храбрый гусар? –  не обнаружив с следующий миг подле себя братишку, девушка  огляделась по сторонам,  пытаясь сообразить, куда тот мог улизнуть, пока она рассматривала торт. Лаврентий в недоумении пожал плечами и тоже закрутился на месте, осматриваясь.
- Ишь ты! Прохор Арсеньич, да ты где же делся, проказник?! Спрятался, что ли от нас…
- Тихо, погоди! – прислушавшись к шуму голосов за дверью гостиной, Маша подошла  к двери и выглянула в коридор. – Ну, вот и нашлась пропажа! –  коротко улыбнулась она, глядя на собравшихся там вместе братьев и примкнувшего к ним Немирова. И лишь затем замечая за их спинами бледную и будто бы чем-то напуганную  маленькую француженку, которая сразу же после этого проскользнула мимо нее в комнату и почти без сил опустилась на первый из попавшихся на пути стульев.
- Мадемуазель, как вы, как дела у батюшки? – вернувшись следом и вновь делаясь серьезной, Маша с тревогой вглядывалась в ее лицо. – Что доктор говорит?.. И почему, к слову,  вы все стояли в коридоре?

- Да какое веселье, Дмитрий Арсеньевич. Я зашел то к вам на минутку, хотел Прохора порадовать кондитерским, только и всего, - Немиров оглянулся в поисках своего кивера, не помня куда он его положил, войдя еще в первый раз в квартиру Баратынских. Должно быть Лаврентий его принял, да оставил в передней.
- Я провожу доктора, а вы останьтесь со своими братом и сестрой. Это, простите мне дерзкие слова, и вам и им нужнее, - Сашка постарался припомнить свой последний день с матерью и братом и не смог. Все было так отрывочно и сумбурно. Брат по его примеру рвался тоже записаться в армию, а мать уговаривала Степана подождать. Это было в мае 1812 года. С отцом, бывшим на службе, Александру не пришлось увидеться. «В другой раз» подумал он тогда, а вот другого раза и не случилось. По иронии судьбы и полк его был в Гродно и семья его в том же городе, но короткое слово «приказ» решало все за них.
- Только вот что, поручик, у меня не будет возможности исполнить просьбу мадемуазель Полины, - Немиров улыбнулся, не сомневаясь в душе, что эта просьба будет не обременительна для его командира.
- Честь имею, - прищелкнув каблуками, Александр попрощался со всеми и в сопровождения герра Мюллера направился в переднюю.

- У меня еще есть вызов к пациенту, - деловито заявил доктор, как только они оказались на улице, - я поспешил-с сюда, потому, как состояние моего другого пациента не требовало-с срочного визита.
- Не смею задерживать, - коротко ответил Сашка и поспешил зайти в ближайшую церковь. Служба уже прошла, но дьячок в приделе монотонно читал псалтырь. Перекрестившись на царские врата и икону Спасителя, Немиров прошел в церковную лавку и, купив полдесятка свечей, оставил их служке, наказав поставить их за здравие Николая, Анны и Степана, для верности оставив тому записку с именами. Кто знает, живы его родные или нет, но за их упокой рука не поднималась ставить свечи.
После пропахших ладаном и расписанными ликами святых церковных сводов, голубое небо показалось невероятно высоким. Башни кремля виднелись отовсюду, вселяя уверенность, что французам Смоленск окажется как кость в горле. Где-то вдалеке еще раз выстрелила пушка, и Сашка поспешил вернуться в полк.

Отредактировано Александр Немиров (2017-03-02 23:18:21)