- Сальваторе… умер? – вмиг вскочив из кресла, сидя в котором принимала гостя, графиня Тебальди рефлекторно прошла пару шагов, прежде чем ощутила слабость в буквально подкосившихся коленях. И если бы не Моро, который подоспел вовремя и, бережно подхватив на руки, вновь усадил на место, то упасть бы ей прямо на узорчатый мраморный пол.
- Увы, мадам! – кивнул генерал, который, признаться, отчего-то не ожидал, что его известие произведет на графиню столь сокрушительное воздействие.
Впрочем, не ожидала этого и сама Ада. Откинувшись на спинку большого вольтеровского кресла, закрыв руками лицо, она мучительно пыталась привести в некое подобие порядка лихорадочные и противоречивые мысли и чувства. Те тоже были  самыми разными. И отсутствовало среди них, пожалуй, лишь единственное – скорбь. Но об этом французу было знать вовсе необязательно.
- Какого черта вы остолбенели?! – обернувшись к действительно опешившей горничной, замершей посреди комнаты с пером и бумагой в руках, рявкнул Моро. – Дайте воды и нюхательные соли, или что там еще, разве не видите, что вашей госпоже дурно?
- Ничего не нужно, мне уже лучше, - тихо проговорила Ада, отнимая от лица ладони и встречаясь с  встревоженным взглядом генерала, который опустился перед ней на одно колено. – Простите, что заставила вас волноваться. Это было… неожиданно.
- Нет, это вы простите, что не нашел иного способа сказать, мадам. Война огрубляет чувства. Мне стоило подумать, что передо мной дама, а не офицер моего штаба.
- Надеюсь, вас это не слишком разочаровывает? – графиня слабо улыбнулась и, протянув руку, осторожно дотронулась до ладони генерала, лежащей рядом на подлокотнике кресла. – Могу ли я просить вас об одолжении проводить меня во двор?
- Разумеется, - Моро изрядно торопился, однако легкое прикосновение нежной женской ручки порой обладает способностью если и не остановить время, то хотя бы растянуть его отрезок до нужной продолжительности...
Тем временем, у парадного крыльца виллы, куда прибыла скорбная колесница с телом графа Тебальди,  уже столпились понурые и молчаливые домашние слуги. Впрочем, при появлении графини, которую под руку вел французский генерал, на лицах многих возникло некоторое оживление. И даже – Ада могла бы в этом поклясться – любопытство.
- Che disgrazia, signora! – оставив наполненную свежим сеном подводу, посреди которой, во весь свой немалый рост, вытянулся покойный Сальваторе, чей птичий, острый нос  post mortem, кажется, сделался еще длиннее и острее, по лестнице навстречу графине и ее спутнику бросился рыдающий мажордомо. – Che dolore!
- Il giorno tragico per tutti di noi, Mauro! – не собираясь никого разочаровывать, а также – что не менее важно, давать поводов к ненужным пересудам, горестно возвестила Ада. Затем вздохнула и попеременно прижала к уголкам глаз маленький белоснежный кружевной платок, извлеченный из-за манжеты. – Prendere il corpo a casa e mandi qualcuno per Fra Alfeo!
Дождавшись, когда Сальваторе унесли, а слуги, постояв еще немного, тоже разошлись по делам – впереди предстояло много неизбежных траурных хлопот, графиня вновь осталась практически наедине со своим посетителем. Несколько французских военных, что прибыли вместе с ним – не в счет. Им, в отличие от местных, не было дела, о чем говорят генерал и хозяйка  виллы. Ну, разве что, совсем немного – потому что итальянка была  все же чудо как хороша. Даже теперь, в минуты самой острой вдовьей  скорби.
- У меня еще один вопрос, генерал. Напоследок… - запнувшись, Ада опустила глаза. – Тот храбрый  юноша. Рядовой, которого вы произвели в сержанты… Он жив?
- Не представляю, - честно признался Моро, который, и верно, уже думать забыл о каком-то там солдате. И уж тем более не интересовался его дальнейшей судьбой. Однако теперь, после того, как ему напомнили... – Но я могу приказать выяснить его участь, мадам. Если это важно для вас, по какой бы то ни было причине…
- Важно для меня? – быстро вскинув глаза, Ада тотчас наткнулась на добродушный, но с легким изучающим прищуром взгляд француза. – Господи, нет! То есть, немного.
Мгновенно сообразив, что полное отрицание очевидного вызовет только больший интерес, Ада улыбнулась.
- Ах, генерал! Это все обыкновенное женское любопытство. И еще благодарность. В конце концов, если бы не он, то, добравшись в срок до лагеря австрийцев, теперь я, возможно, была бы не здесь, с вами, а – вон там! – повернув лицо, она подбородком указала в сторону опустевшей подводы. Поверх примятого сена на ней еще можно было угадать контуры недавно  унесенного тела.
- Это невозможно отрицать, - согласился Моро. – Я все же разузнаю его судьбу. И расскажу вам в свой следующий визит, если вы пока не собираетесь отсюда уезжать. И если позволите вас навестить еще раз, конечно.
- Нет – и да! Вот вам мои ответы, – сказала Ада, улыбка на губах которой на миг стала немного кокетливой, а в глубине глаз вновь ненадолго вспыхнули и заиграли  золотистые искры.
- Что же, рад. А теперь мне необходимо идти, мадам, - склонившись к ее руке, Моро водрузил двууголку обратно на голову и решительно направился вниз по лестнице, оставляя Аду одну.
На следующее утро после этого разговора  тело синьора Тебальди нашло последнее упокоение в фамильной усыпальнице рядом с небольшой часовней, что имелась здесь же, на прилегающих к вилле графских землях. Из-за военного положения погребальная церемония была проведена не слишком пышно, но с большим вкусом, а траурную мессу все, кто на ней присутствовал, единодушно признали по-настоящему торжественной и исполненной высокой печали. Не меньшей печали была исполнена и сама молодая вдова, несмотря на жару, облаченная в глухое муаровое черное платье и плотную, длиной до самого пола, вуаль. Достоинство прежде всего – никто не должен был увидеть ее лица, изможденного слезами и скорбью по безвременно ушедшему в лучший мир супругу.
Вечером того же дня, после поминальной трапезы, вдовствующая графиня Тебальди в приватном разговоре, состоявшемся в бывшем кабинете мужа, где в воздухе все еще витал легкий аромат его духов и табака, отказала от дома фра Алфео, спокойно, но решительно объявив, что более ему на вилле «Виченца» не рады.

Первые две недели свободы пролетели, как один день. Свободы, разумеется, не полной – положение новоиспеченной вдовы немало ограничивало. Но Аде, привыкшей в течение десяти лет мириться с куда большим давлением, хватало и этого. Она была счастлива. Разве что порой, по вечерам, замирая от шороха, вдруг почудившегося из смежной комнаты, принадлежавшей прежде  Сальваторе, совсем немного пугалась. Но, отогнав прочь нелепые мысли, вскоре засыпала, а наутро лишь посмеивалась над своими ночными страхами.  И вновь наслаждалась ощущением почти безоблачного счастья.
Ее навещали соседи.  Прежде в округе многие недолюбливали спесивого и раздражительного синьора Тебальди, но  скоропостижная кончина и ее трагические обстоятельства вызывали сочувствие, не меньше оживленных пересудов. Также всем теперь было дело до судьбы молодой и красивой вдовы, волей рока внезапно превратившейся в одну из самых богатых женщин Ломбардии. И, несмотря на траур, иные  особо досужие сплетники уже вполголоса начинали обсуждать, кому и как скоро достанется этакий приз… Сама Ада к подобным визитам относилась как к чему-то неизбежному, потому принимала их спокойно. Впрочем, были и приятные исключения в этой бесконечной череде унылых лиц и однообразных слов сожаления.
Генерал Моро заезжал к ней всего лишь трижды. Ада с удовольствием принимала это неназойливое внимание уверенного в себе мужчины, но не спешила делать слишком заметных встречных шагов, которые, возможно, от нее ожидали.  Но именно в этом умении терпеливо ждать лучше всего просматривались таланты опытного стратега и тактика, и становилось особенно ясно, что свои погоны Жан Виктор Моро заслужил не зря… Тем не менее, пока они только лишь много говорили, всего однажды вместе пообедали, и еще Ада несколько раз играла для него на пианино: иногда из Чимарозы и Адана, часто – из любимого ими обоими Моцарта. Нравились генералу и новые сочинения Бетховена, которые графиня разучила некоторое время назад,  но отважилась продемонстрировать в своем исполнении только сегодня и, кажется, имела успех. А впрочем, если бы даже и не попала ни в одну ноту, то вряд ли бы Моро, взиравший на прекрасную пианистку с восхищением, а на ее игру – словно на некий род священнодействия, обратил на это внимание.
И, не без кокетства предлагая ему сделать маленький выбор после, Ада почти не сомневалась в том, каким он будет. Потому буквально сразу же встала со стула перед раскрытой клавиатурой и сама со смехом протянула генералу сразу обе руки. Так сказать, усложняя задачу. Оценив иронию, Моро с улыбкой коснулся губами попеременно обеих. А потом попытался осторожно привлечь графиню к себе, уверенный в том, что вот он, наконец, нужный момент для той самой решительной атаки. Но… внезапно услышав какой-то шорох с улицы, Ада, словно вода сквозь пальцы, легко выскользнула прочь и подошла к раскрытому окну. Отодвинув полупрозрачную занавесь, она выглянула  наружу.
- Что там такое, сherie? – Моро подошел следом и остановился за ее спиной, с недоумением взирая на цветы, что были в беспорядке рассыпаны перед домом прямо на траве. – О, кажется, у меня здесь есть тайный соперник. Так, может быть, именно его вы все это время и ждали? –усмехнувшись, он, не глядя, вновь нашел тонкое запястье графини, поглаживая большим пальцем обнаженную кожу на тыльной поверхности кисти.
…Ждала. С того самого дня, как генерал, сдержав свое обещание, рассказал, что он жив и здоров и даже  еще раз повышен в звании. Ни разу больше не спросив о нем, потому как понимала, что слишком пристальное внимание командира ничуть не лучше полного его отсутствия. 
С напряженным вниманием ловя из уст Моро, про себя и вслух изумлявшегося такому интересу, детали и подробности последних событий на театре военных действий.
Прислушиваясь по ночам к звукам за окном своей спальни...
Но, видно, недаром говорят, что путь в обратную сторону всегда равен уже пройденному. А они прошли вместе, увы, слишком мало. Слишком мало, чтобы до конца поверить в чудо.
- Не говорите чепухи, Жан Виктор, здесь у вас соперников не может быть и нет, – «Уже нет…» – Должно быть, это просто кто-то из нерадивых служанок. Рассыпала букет и скорее прочь, пока никто не видел. Мне нужно вести себя с ними построже.
- С ними, Ада. Но не со мной…
- Может быть, – она повернулась к нему уже тогда, когда смогла снова  улыбнуться. – Но пока я все же еще немного для вас поиграю, –  через мгновение графиня Тебальди  вернулась за инструмент.
- Это вновь Бетховен. Из «Патетической сонаты». Вам непременно понравится.

Эпизод завершен